Шлиман генрих

Операция Осоавиахим

22 октября 1946 года в советской оккупационной зоне в Германии началась операция Осоавиахим — принудительное переселение в СССР немецких технических специалистов вместе с семьями. Среди них была и дочь одного из инженеров, Ида, чей дневник впоследствии лег в основу книги Наши русские годы, которую об этих событиях написала дочь Иды Симона Тридер.

Фрагмент русского перевода

С любезного разрешения Издательства Ивана Лимбаха публикуем фрагмент русского перевода, готовящегося к публикации.

Сохранение культуры в условиях варварства

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция Горького продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

Книга Наши русские годы

Симона Тридер. Наши русские годы: вывезенные в СССР семьи немецких специалистов. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2023. Перевод с немецкого Елизаветы Голубевой

Почему Москва?

Ида оказалась отправленной на работу копать траншеи для телефонного кабеля майором Поповым. Больше страха перед русскими у нее не было, так как матери паника овладела еще тогда, когда в Цербст вошли первые танки. Вскоре русские сменили американцев, а отца Иды отправили в комендатуру под арест. Ситуация в разрушенном городе была крайне тяжелой, и молодой студентке приходилось делать все возможное, чтобы выжить.

Новый вызов

Информация из дневника матери Иды показывает, что русские уже летом 1946 года интересовались ее отцом-инженером. Ее семья была подготовлена к возможности изменений в своей жизни, хотя многие другие семьи были совершенно не готовы к новым обстоятельствам. После войны голод и нехватка жилья делали ситуацию катастрофической.

Решение

Ида понимала, что необходимо что-то делать с этой жизнью. Учить русский язык было необходимостью, и она рассматривала возможность переезда в Москву. Такой шаг представлялся ей как новый вызов и шанс на изменения.

Москва, с ее возможностями и перспективами, могла стать новым путем для Иды. Несмотря на сомнения и страх, она рассматривала этот вариант как возможность начать все с чистого листа и создать свое будущее.

И поэтому Ида задумалась, что может быть и не так уж плохо было бы отправиться в Москву…

История жизни искусства: рассказ профессора Герхарда Хирша

Я уже была некоторое время знакома с Герхардом Хиршем, профессором истории искусства, когда узнала, что и его родители оказались в России: Я ведь еще учился в старших классах.

После участия в группах помощи Люфтваффе, Герхард вернулся в школу и еще не сдал выпускной экзамен. У родителей было слишком тесно, поэтому он переехал к бабушке.

Напротив там был бункер. Русские взорвали его, и все стекла у них вылетели. Так Герхард оказался в своей клетушке при четырех градусах ниже нуля, готовясь к аттестации. Ну и переехал в подвал, там, по крайней мере, было 4-5 градусов тепла.

Ах да, это было прекрасное время. Сегодня это кажется смешным. Возможно, времена, когда они голодали, — одна из причин, почему Герхард еще жив и не умер от ожирения сердца.

Подальше от этой паршивой Германии

Сложные времена в жизни Герхарда Хирша привели к непростым обстоятельствам, которые сформировали его личность. Борьба за выживание в условиях войны и голода оставила свой отпечаток на нем, сделав его сильнее и выносливее.

Местом, где он оказался, стал бункер напротив дома бабушки, где он готовился к аттестации при четырех градусах ниже нуля. Этот опыт остался в его памяти как нечто уникальное, что сегодня кажется скорее смешным, чем страшным.

Переезд в подвал принес немного тепла и комфорта, что было оценено Герхардом как настоящий подарок в тяжелые времена. Его история – это история выживания и настоящей силы духа.

Советы по жизни от Герхарда Хирша:

1. Не теряйте надежду даже в самых темных временах.
2. Цените небольшие радости жизни, они могут оказаться ценнее, чем кажутся на первый взгляд.
3. Стойте на пути к своим целям, даже если это кажется невозможным.
4. Будьте готовы к переменам и приспосабливайтесь к новым условиям.
5. Помните, что все трудности временные, и важно оставаться сильным и оптимистичным.

Жизненный опыт Герхарда Хирша – это урок выживания и мудрости, который может быть полезен каждому из нас в сложные времена.

Путешествие в Москву

Был день рождения Иды, двадцать второй по счету. Они с Мирой смотрели на мать, вымешивающую клецки. Ровно в половине седьмого скатанные шарики мягко соскользнули с деревянной ложки в кипящую воду. Сливовый компот уже стоял на столе, а мир уютно находился в кухне.

Нежданное предложение

Предвкушение прервал резкий продолжительный звонок в дверь. Три женщины кивнули друг другу, а Ида решительно двинулась к дверям. Оказалось, это был Зуев, старший лейтенант, хорошо говоривший по-немецки. Ему надо было к отцу. Пожалуйста, ненадолго, пожалуйста, ничего страшного, думала Ида, ведя его вверх по лестнице в кабинет отца.

Решение о поездке

Прошло полчаса, и по лестнице прогрохотал отец, распахнул дверь на кухню и крикнул: мы должны ехать в Россию, и у нас пять минут на решение. Мать, уронив руки, опустилась на стул, деревянная ложка стукнула об пол. Ида посмотрела на Миру: так вот в чем дело — а почему бы и не в Москву? Им нужен отец, инженер. В глазах Миры читалось желание перемен.

Раздумья перед путешествием

Ида не слишком смутилась, когда отец намекнул, что решать особенно нечего. Сестры ели клецки и компот с удовольствием, они уже начинали готовиться к новому приключению. Ида мысленно перебирала вещи, которые намеревалась взять с собой. Теперь все решено: Можно мне заниматься с твоей учительницей русского? — спросила она Миру.

Главное, что решение принято, и впереди ждет путешествие в Москву, полное неизведанных приключений!

И скатанные шарики мягко соскользнули…

Сливовый компот уже стоял на столе.

Та вымешивала клецки!

Предвкушение прервал резкий продолжительный звонок в дверь.

Что ему нужно?

С каких надежд начинался этот день! В четыре утра Ида отправилась в новую жизнь в Галле, учиться на ассистентку по медтехнике. Комнатка, которую ей, как ни удивительно, там выделили, была уже обставлена, все было в порядке и можно было начинать. Зуев, Россия и Москва давно забыты, уже три месяца об этом ничего не было слышно. Один раз отец сходил в комендатуру, уверенно обсудил там условия договора. В остальном все было спокойно. Внезапно в ответ на одно из многочисленных безнадежных заявлений пришло приглашение на вступительный экзамен. Ида набрала воздуха, вот, подумала она тогда, — началась жизнь. И зубрила без конца заковыристые естественные науки, жонглировала формулами и законами природы, а в перерывах — русский, русский, v Kremle lampa escho svetit, русский сейчас нужен везде. Как гениально я билась, и вот все напрасно. Чуть-чуть восторга в письменной работе по поводу желанной победы социализма, без этого сейчас никуда. А устный! Тактика школьных экзаменов сработала безупречно — отвечать на все вопросы о-о-о-очень ме-е-е-дленно, чтобы прошло побольше времени, была возможность подумать и тем самым парализовать экзаменаторов. И все это оказалось напрасным. Горько. А чудесная маленькая комнатка, собственный маленький дом! Двадцать пять из сорока претендентов были приняты, и она в их числе. Специально заказала хороший костюм, теперь он лежит в Галле, как знать, когда понадобится. А сегодня выяснилось, что мест стало на пятнадцать меньше, преимущество членам СЕПГ*Социалистическая единая партия Германии (СЕПГ; нем. Sozialistische Einheitspartei Deutschlands, SED) — основная социалистическая партия Германии в 1946–1990 гг.; правящая партия ГДР., об этом не объявляли, но это сделали. Какая несправедливость. Нужно было все-таки остаться в американской зоне. Какая подлость, важны не знания и умения, а партбилет. Ярость. Куда деваться. В Лейпциг, это недалеко, и там еще можно поступить на переводчицу в Баховскую школу. Это был бы поворот: судьбы судили, жизнь выбирали, детям людей жребий готовят*«Старшая Эдда». Пер. А. Корсуна.. Подумать только, жребий оказался пустышкой: «В марте можете обратиться еще раз». Сегодня 21 октября 1946 года. А сейчас уже 22-е. Потому что, когда она приехала и огорчила родных этими дурными новостями, наступила полночь. Никакой своей жизни, ничего, ничего, ничего.

Все с нуля в двадцать два года. Ничего у меня не выходит, рано или поздно выдыхаешься, жизнь впустую. Ида смотрела на дерево под окном, игра ветвей на ветру обычно сопровождала ее сон, сегодня он никак к ней не шел.

Американские легкие танки M24 «Чаффи» во время парада союзников в Берлине 7 сентября 1945 года

22 октября 1946 года

О травмирующем опыте дня депортации я расспрашивала всех очевидцев. Тео Реденц, психиатр, был совсем маленьким, когда отправился в Россию. Сегодня он живет в Хайлигенхафене. В Управленческом на Волге он провел семь лет: Я родился спустя два месяца после окончания войны, ну и через неделю после моего рождения была эта конференция в Потсдаме, и в Потсдаме решили, или это продавил Сталин, что, кроме материальных репараций, будут и человеческие. За этим 22 октября 1946-го последовала депортация тысяч инженеров, высококвалифицированных рабочих из тогдашней советской зоны оккупации, мы ведь были одной семьей из тысяч. Мне было 15 месяцев, то есть сам я ничего не помню. Но я читал воспоминания детей и подростков, которые тоже были там, в лагере. И рассказы моих родителей: все началось утром, в четыре или в пять. Приехали русские военные грузовики. Стали стучать в двери: открывайте — а там были офицер, переводчица, два или три солдата, плюс водитель грузовика. Офицер упоминал Потсдамские соглашения, затем следовала декларация о «добровольности» — в кавычках — добровольно, это когда стоит пара солдат со штыками, на что русские потом и ссылались: «Все поехали добровольно».

И Райнер Пройс из Галле был в день перемещения еще «маленьким и удобным» ребенком, его воспоминания — это рассказ его родителей, которые навсегда запомнили тот день: Рано утром, в половине четвертого 22 октября, полчетвертого ночи, в дверь постучали или позвонили, это были русские, и офицер объяснил отцу, что его сейчас депортируют — в Россию. Он сказал: не поеду. Тогда мы жили на Зюдштрассе, на углу со Штрайберштрассе. На первом или втором этаже. Мне ведь было полтора. Маленький, удобный. Отец сказал — не поеду. И скорей на Дрюандерштрассе, там жили бабушка с дедом, родители моей матери, и ее сестра, и рассказал там: русские пришли, хотят нас прихватить с собой в Россию. Те, конечно, тоже ничего не могли поделать. И он звонил, звонил в полицейское управление, они сказали, что хоть и знают, что проводится операция, но, к сожалению, вмешиваться не могут. Тогда он позвонил своему начальнику, тот разъяснил, в чем дело, и сказал, что у них тоже под дверями русские. Нужно грузиться и ехать, весь завод Зибеля интернируют. И тогда он вернулся, а его уже собирались расстрелять — за то, что сбежал. А потом он следил, чтобы ничего не сломали — и всю четырехкомнатную квартиру, все упаковали. Комнату там, кровати родителей, они стояли друг над другом, внизу спали родители, а наверху я с братом.

Лоре Шрётер из Дрездена было семнадцать, и ей предстояло вскоре сдавать выпускные экзамены. У ее матери в день отъезда из Галле случился нервный срыв: В пять утра к нам позвонили, и дом окружили русские солдаты. Они хотели поговорить с отцом. Мы быстро прикинули, где можем его спрятать. В конце концов вышел мой брат, ему было девятнадцать, и он тоже работал на предприятии Зибеля, то есть тоже был господин Кнолль — но он им был не нужен. Им был нужен наш отец. Потом они вошли и сказали — упаковать все, быстро. Точно воспроизвести слова я не могу. У мамы в руках как раз был поднос с завтраком — она его швырнула русским под ноги. Начали упаковываться. Кабинет частично тоже, книги. Отца они забрали. У мамы случился этот срыв, поэтому начались переговоры с офицером. Мы должны были обязаться отправиться следующим рейсом. Отца не отпустили, но нам вернули часть мебели, и в итоге на полу валялись мебель, книги, овсяные хлопья, потому что они забрали и часть кухни — куча того, что привезли обратно. Они уехали не сразу, на следующий день мы с мамой отправились в Дискау, это уже за Галле, на станцию, где еще стоял поезд со специалистами. Они пропустили нас к отцу, и мы смогли с ним попрощаться. Так прошли 22 октября и следующий день.

Герхарду Хиршу, историку искусства из Галле, который в 1946 году готовился к выпускному экзамену в подвале у бабушки, удалось сбежать: Я жил у бабушки, поэтому, когда забирали родителей, меня на месте не оказалось. Поначалу. Они явились утром в пять. И не позже восьми мы уже знали, что творится. Слухи пошли. Потом, после полудня, пришли к бабушке. Когда подъехали русские, я был начеку. Сбежал. К счастью, я увидел в окно, кто подъезжает, и сбежал с другой стороны, через крыши, пришлось спрыгнуть с высоты нескольких метров, но обошлось, и я спрятался у соседей. Соседи всё поняли, спрятали меня, и русские снова убрались.

Карл-Хайнц Облончек: Нас привезли на железнодорожную станцию Брена невдалеке от Галле, где ждал состав из пассажирских и товарных вагонов. В грузовые погрузили вещи, нас посадили в пассажирские. Русские заметили, сверившись со списком, что не хватает одного ученого. Он снимал комнату в пригороде. Туда послали наряд. Они обнаружили хозяйку, у которой он снимал, относительно нее ясности не было. Предъявили бумагу с предписанием на пять лет. Потом все погрузили. Испуганная женщина уверяла, что никакого отношения к авиапромышленности не имеет. В конце концов она провела в Советском Союзе пять лет, как и все мы (из фильма «Трофейные немцы»).